горы, а выход открывается прямо в небо, ночное и звёздное. Этот образ в итоге оказался метафорой всего концерта. Опять же – не по чьему-либо плану, а по логике песен, по их невольному сцеплению и внутреннему сюжету.
«Мексиканский дивертисмент» был посвящён не только путешествию Лены в Мексику, но и выходу её новой книги-альбома «Солнце вечера». В него вошли, помимо русских текстов, переводы цветаевских стихов на испанский. Поэтому первое отделение составили песни на стихи Марины Цветаевой. Несколько собственных переводов прочла Сельма Ансира. Так что ряд стихотворений мы услышали в объёмном звучании: русский текст, испанский перевод и музыкальное воплощение («Поступь лёгкая моя», «Бог согнулся от заботы», «Разлетелось в серебряные дребезги»).
Остальную часть цветаевского цикла, традиционно исполняемого Фроловой на концертах, Елена пела без пауз, лишь с вокальными переходами: «Так в скудном труженичестве дней», «Август – астры», «Проста моя осанка», «Память о Вас - легким дымком», «Ранне-утрення», «А сугробы подаются», «От стрел и от чар», «Лицо без обличия», «Наворковала-наворожила», «Все великолепье труб» и др. Отсутствие аплодисментов и пауз между песнями сильно повлияло на атмосферу концерта. От непрерывности тишины, открывшейся за звучавшей музыкой, сразу возникло впечатление далёкого и незримого адресата. Как будто помимо слушателей есть некто другой, и именно он – главный собеседник для Лены. Ему-то всё пропеваемое, проживаемое в сердце и адресовано.
Поначалу молчание и сумрак зала были фоном, на котором разворачивалась песенная мистерия… Но постепенно тишина и полумрак становились прямыми со-участниками концерта, обретали особую энергию и силу. Как будто Фролова прислушивалась к далёкому, только ею различимому голосу и отвечала ему. Однако каждый зритель мог увидеть в этом и нечто близкое лично себе: молчание сердца и рождение слова из немоты, потребность преодоления расстояний – не только пространства, но и времени, разлучающего с дорогими собеседниками, которых мы порой находим в другом веке.
Во втором отделении концерта это впечатление несущегося издалека голоса воплотилось явно, осязаемо, обрело форму. Полумрак и тишину вдруг разрезал необычный, необъяснимый в своей глубине тембр, словно рыдающий из-под земли. Лена слушала его вместе с нами, и потом, когда пение стихло, объяснила, что он принадлежит уникальной мексиканской певице Чавеле Варгас.
Если первая половина концерта прошла почти без слов, то во второй было много рассказов и разговоров. Фролова вспоминала о Чавеле Варгас, о влиянии её голоса и образа на саму Лену, о встрече с великой певицей в Мексике, о радости исполнить Чавеле посвященную ей песню… Сопричастность, возможность найти в далёком созвучное и родное, благодаря этим рассказам настигла и зрителей. Душевность и тепло, глубокая увлечённость, с которой Елена делилась впечатлениями о Мексике, сами собой прогревали прохладный и полутёмный зал. Атмосфера живого и открытого разговора выглядела заметным контрастом сдержанности и строгости первого отделения. Но без прямого общения с публикой любовь Лены к мексиканской земле и культуре не проникла бы так в зрителей, не случилось бы того события «проводничества», без которого диалог со значимым духовным собеседником может остаться личным делом, не захватит в свою орбиту других людей… А тут всё случилось и получилось.
Поездка в Мексику поставила Фролову перед вопросом, с которым, наверное, сталкивается каждый, кому довелось встретиться с иной культурой в творческом диалоге: каким путем и какими произведениями можно «объяснить» Россию, донести до мексиканцев суть и дух своего понимания страны? В размышлениях об этом вторая часть концерта сложилась из песен на стихи авторов, воплощавших в восприятии Лены образ России. Началось нарастание российской темы с народных песен («Девка белье мыла», «На улице дождь»). Дальше были песни на стихи Леонида Губанова («Там, где ветер-дипломат…»), Иосифа Бродского («Как вагоны раскачиваются…»), В.Кузнецова («Братко Ваня, идти не могу»), Варлама Шаламова («Не дождусь тепла-погоды», «Это все ее приметы», «Модница») и Анны Барковой («Русская азиатка»). В финале прозвучали песни самой Фроловой: «В сердце тихо любовь стучится», «Не думай, не думай», посвящение Евгении Смольяниновой – «Как жила-то жила».
Из народных песен возник образ мрачного и неуютного мира, в котором вынужденно приходится жить:
Мужики там злые,
Топорами секутся.
И по будням там дождь, дождь.
И по праздникам тож дождь.
На улице дождь, дождь
Землю поливает.
В итоге, общим мотивом столь разных песен стала тема холодных и враждебных пространств, в которых не пропасть и не погибнуть помогает лишь внутренний «проводник» – сердце. В песне В.Кузнецова о побеге каторжников «Разговор» («Братко Ваня») сочувствие, жалость друг к другу – единственная защита в беспощадном мире. По сути, все выбранные Леной песни говорили об одном – не о российских просторах, а о страшной тесноте, в которой сердце задыхается, но постепенно отыскивает дорогу, выходит за отведенные ему пределы. Песни на стихи Варлама Шаламова и Анны Баркова описывали эту тесноту и несвободу как лагерную жизнь, территорию ГУЛАГа. Но с каждым шагом становилось понятно, что через песни речь ведётся не только и не буквально о лагере, а о той российской безвыходности и душевной покорности, из-за которой и в народных песнях, родившихся задолго до ГУЛАГа, поётся ровно о том же самом заточении, порабощённости и тьме.
Однако чем острее переживание тесноты, тем яростнее и насущнее поиск выхода, страсть к преодолению оков. Почти во всех исполненных во втором отделении песнях, так и происходило – сердце вопреки внешнему подавлению вырывалось на волю, и ничто не могло его удержать. Образ России, воссозданный Еленой Фроловой на концерте, чем-то удивительно вдруг напомнил ту далёкую мексиканскую пещеру с выходом в звёздное небо, о которой Лена рассказала в начале вечера… Глухота, замкнутость и сумрак, из которых душа сама нащупывает дорогу, открывая для себя небесные пространства.
Этот интуитивный поиск определяющего, исходного образа России, предпринятый Леной, завораживал и порождал ощущение значительности происходящего. В нём отразились некие общие, ключевые особенности творчества Елены Фроловой: попытка непосредственно на концерте пропустить через себя сверхличное начало – то, что намного превосходит частное «я». Попытка отчаянная и трудная, потому что она держится, прежде всего, духовным усилием. Для неё нет никаких очевидных опор вроде жанровых канонов. Каждая песня находит «с нуля» свой собственный музыкальный образ и рисунок. Нет правил, заданных заранее, как было, например, в классических жанрах городского романса или народного плача. И поэты, стихи которых поёт Фролова, – все разноликие, бездомные, потерянные, «выпавшие из гнезда» (например, Л.Губанов, И.Бродский, да та же Цветаева). Получается, Елена и отождествляется с ними, и одновременно любит, жалеет, понимает и принимает их как бы извне, со стороны современности. Они находят в ней дом… А через неё и зритель может отождествиться с понимающим сердцем, стать пространством приемлющим, а не отторгающим.
Сердцевиной, точкой встречи и пересечения двух культур в восприятии Лены стала любовь – как центр притяжения и средоточие внутреннего опыта. Но для зрителя это означало углубление самого представления о любви, – открытие состояния, в котором она обращена не к конкретному человеку, а ко всему миру поэзии и человеческих чувств. Пережить опыт со-чувствия «чужому» поверх биографии и личностной вовлечённости.
Рассказы и впечатления Фроловой о Мексике – пример той самой «всемирной отзывчивости», о которой говорил ещё Достоевский, способность приятия «чужого» пространства как своего. Неудивительно, что в финале – после русского духовного стиха «Как по морюшку, морю синему» и мексиканской народной песни «Палома бланка», прозвучало общее детище – песня «Цвет твоих крыльев белый», где мексиканская народная музыка сочеталась со стихами Елены. Ну, а заключительная песня «Солнце мое – Бетания» была персональным даром восхищения и любви Чавеле Варгас, голос которой как путеводная ниточка привёл Лену в эту страну.
Про каждого серьёзного и значительного автора можно сказать: существует нечто, что способен выразить только он, и больше никто. Наверное, это один из признаков таланта – единственность и незаместимость мира, им порождённого. И одна из особенностей песенного мира именно Елены Фроловой – исключительное упорство, твёрдость личной веры в религиозное значение искусства. Эта вера может увести на край земли… Но каким-то удивительным образом она сочетается со способностью не отрываться от собственных корней, не забывать о почве. Символ такой привязанности к опоре с одновременной свободой перемещения – как раз кораблик, который и на этом концерте Фроловой о себе напомнил, – уже не как тот, что «плывёт в тоске необъяснимой», а предстал он корабликом из духовного стиха, который плывёт по морю синему и везёт на себе ангелов.
Зрелище толпы ангелов на кораблике выглядит очень похожим на детский рисунок. Но детская открытость и яркость эмоций – еще одно, что объединило в тот вечер Мексику и Россию. Это чувствовалось не только по рассказам и песням, но и по отклику зрителей. Среди них было немало новых друзей Лены из Мексики. Так что на сей раз песня обернулась не дорогой, а мостом, оба крыла которого напоминали столь любимый Фроловой образ птицы, опустившейся на землю.
Татьяна Алексеева (источник - http://tania-al.livejournal.com/251616.html)
Фотография автора
