Это был совершенно феерический концерт… С первой минуты стало ясно, что он останется в памяти как один из лучших в жизни, - из всего потока увиденного и услышанного. А потом, на протяжении вечера, тольконарастало и усиливалось ощущение: «Не может быть, чтобы все оказалось правдой… слишком хорошо… неужели все это - не во сне?».

Первой прозвучала «Песенка, короткая как жизнь сама…» Окуджавы, в исполнении Татьяны Алешиной. Вот тогда-то для меня и определилось, что концерт – особенный. Признаюсь, я впервые в жизни слышала, чтобы исполнение окуджавской песни кем-то другим оказалось равноценным авторскому. С такой же точностью интонации, той же глубиной и энергией, и одновременно – внутренней тишиной, непритязательностью… Песня, которая рождается с естественностью ребенка, но живет и растет в сознании слушателя - с целенаправленностью зрелого человека.

Исполнение Алешиной окуджавской «Песенки» сыграло, как мне кажется, роль камертона. И по нему уже, вольно или невольно, отстроился весь концерт. Безупречность интонации, заданная Татьяной, определила внутреннюю планку, которой и дальше необходимо было соответствовать…

Вся атмосфера концерта поразила необычностью, непохожестью на многое, увиденное у тех же исполнителей раньше. Возможно, свою роль сыграло само пространство театра Е.Камбуровой – родное, обжитое и по-матерински окутавшее Татьяну и Елену. Примерно год назад совместный концерт Алешиной и Фроловой в СТД «На Страстном» смотрелся совсем иначе – гораздо строже и официальнее. Высокая сцена, дистанция между залом и исполнителями, холодноватые стены диктовали нечто «показательное» - больше рассчитанное на демонстрацию искусств и умений, чем на глубинное сопереживание…

Но в этот раз ощущение «домашнести» и задушевности возникло с первой минуты – как только Фролова и Алешина вышли к зрителям. Выяснилось, что концерт будет в две гитары, без участия каких-либо других музыкантов… И вдруг оказалось, что именно так – в две гитары – Татьяна и Лена идеально дополняют и чувствуют друг друга… Честно говоря, и слава Богу, что на сцене в тот вечер больше никого не было. Потому что это придало выступлению Алешиной и Фроловой какую-то особенную степень свободы и одновременно – слаженности. Усилило внимание исполнителей – только друг к другу…

Их общение выглядело как продолжение стародавнего диалога, уходящего корнями в неведомую зрителям глубину отношений. В строе концерта сразу проступило несколько измерений: «тогда», «теперь», «когда-то»…. А собеседники среди этих «тогда» и «теперь» гуляли очень непринужденно, как в знакомом и полюбившемся саду. И, кстати, я никогда еще не видела Татьяну Алешину на сцене в таком свободном, легком, раскованном состоянии. В таком покое и пронизанности внутренней улыбкой – каждого движения…

Поначалу Татьяна и Лена вспоминали свой шестилетней давности концерт во Франции, и целую цепочку других, общих и совместных концертов. Но настоящий разговор пошел уже через музыку и стихи… А главное – он быстро перестал быть чьим-то «разговором», а шаг за шагом стал «действом», пока не перерос наконец в «мистерию».

Внешнее течение концерта было «парным»: песни пелись по очереди или дуэтом, но по одной – какого-то определенного поэта или на некую тему. Например, сначала прозвучало по одной песне Окуджавы. Алешина спела «Песенку короткую», а Фролова – «Виноградную косточку…». Потом Сергея Есенина: дуэтом «Буду петь» на музыку Алешиной, и «Шаганэ ты моя, Шаганэ» исполнила Елена Фролова. Песни на чужие стихи перемежались своими. Татьяна спела «Феникса» (посвящение Манане Менабде), а Елена в ответ тут же – «Золотыми крыльями проложи дорогу ветру…».

И так – шаг за шагом – словно бы по ступенькам, мы спускались на глубину, под своды невидимого храма. Речь о «храме», потому что элемент «священнодействия» в ходе концерта проступал все острее… А впечатление подземного, расположенного на глубине, святилища возникло из-за неуклонного погружения в недра. Не ввысь, в небеса, в безличное сияние воздуха… А «в глубь, в сердцевину, в самую суть». В сокровенные пространства сердца…

Одно из главных ощущений, возникших по ходу, – до чего же сильно отличается «женский» концерт от «мужского». Деление на первый взгляд кажется странным. Но именно по контрасту с концертами мужчин-бардов эта разница была особенно заметна. «Женский» способ воплощения внутренних истин в момент пения проступает как КРАСОТА… И многократно усиливается, если женщин – двое. Тогда каждая из них одновременно и ограничивает, и поддерживает другую. Снимает своим со-участием опасность эгоцентризма, субъективных женских притязаний на красоту, растворенную в мире и в чувствах человека.

Слушая Фролову и Алешину, понимаешь, что красота рождается из неразрывности. Из восприятия единства внутренней, умозрительной стороны мира, - и его чувственной, физически осязаемой стороны. А в придачу к интуиции им дана еще и способность воплотить эту тотальную взаимосвязь в женской пластике, в нерасторжимой грации – душевных движений, жизни тела и голоса.

Разные грани человеческого существа, сплавленные силой внутренней страсти, в женском песенном творчестве словно бы свидетельствуют об изначальной целостности мира. Но в нем же заложена и возможность показать, как мир расслаивается, расходится на «полюса»… Чтобы выйти на новый виток сопряжения этих «полюсов», к новой попытке более объемного и универсального «образа мира».

В первой части концерта в песнях Алешиной и Фроловой стремительно развивалась тема внутреннего огня. А вместе с ней, - благодаря эмоциональности и глубине исполнения, - почти до осязаемости вырос образ Феникса. Способность сгореть в самоотдаче и возродиться из «ничего», медленное и трудное оживание выгоревшего изнутри сердца – все эти чудеса, такие близкие человеческому опыту, в метафоре Феникса достигли мифологической глубины и высоты. В песнях на стихи Вениамина Блаженного накал душевного огня стал почти угрожающим… Но через них – сквозь образный строй Блаженного – пришло и то, что этот огонь утихомирило, преобразило: легкое дуновение ветра. Мощное и пугающее на уровне человека – и милосердное, лелеющее с материнской нежностью на уровне вселенной («как трогает ветер листву перед бурей…»).

Тема преображения огня в прозрачность и тишину проступила в песенной ткани концерта именно благодаря стихам Вениамина Блаженного. Татьяна и Елена пели их, как и все другое, по очереди. «Костер цыганский, где все сгорело…» на музыку Алешиной сменило «Колесо» на музыку Фроловой. После песни Татьяны на стихи Блаженного «Какой-то тайный ход нашел он во вселенной…» - песня Елены на его же стихи «Когда я умом так загадочно тронулся…».

Очень органичным развитием темы вселенского холода стало погружение в образность Инны Лиснянской. В песне Татьяны Алешиной на ее стихи «Слез набралась по отмелям, да по мелям» проступила метафора личного Апокалипсиса. Зрелище погасшего в душе солнца. Отчаяние от единственности и незаместимости того, что образует внутренний космос конкретного человека и озаряет его наподобие солнца… И вдруг внезапно уходит во тьму. Радость и ликование – от осознания все той же единственности и незаместимости душевного «солнца». А, значит, и невозможности до конца его «утратить». Воскрешение силой любви. Космический масштаб простых человеческих чувств и событий. Словом, из стиха Лиснянской выросла целая мистерия… И вдруг светлым прозрачным дождиком, оживляющим землю, зазвучала песня Елены Фроловой на стихи Евгении Куниной «Дольше всего продержалась душа…».

Мне показалось, что в дуэте Алешиной и Фроловой, в том их песенном «священнодействии» наметилось некое распределение ролей и функций. В первой половине вечера, пока движение образов переваливало через «горные вершины», они обе в какой-то момент воспринимались почти как жрицы в святилище. Но каждая – со своим внутренним образом…

В сценическом облике Татьяны чувствовались мистика, глубина, внутренняя мощь и сосредоточенность. Красота ночного, звездного неба, завораживающего тайной. А сценический образ Елены был более «дневным», близким к обыденному человеческому миру, более душевным. Тут небо виделось уже не темно-звездное, а голубое, полевое, ромашковое… Порой Лена напоминала разыгравшегося ребенка, упоенного самой возможностью жить, двигаться, петь… Поэтому на сцене они удивительно дополняли друг друга.

Второе отделение концерта, признаюсь, ожидалось с трепетом. Было непонятно: какие еще высоты можно взять и в каком направлении двигаться после такого уровня обобщений – космических и мифологических, достигнутого в первом. И с поразительной точностью после смысловой и внутренней «вертикали» первого отделения (идущей, скорее, вглубь, чем в высь), Татьяна и Елена развернули перед нами «горизонталь»: тема путешествия. Кругосветка… Возможность «колесом» прокатиться по миру, опоясать его колечком. Или связать общей дорогой его разрозненные части – как бусинки в ожерелье.

Мотив странствия зародился еще в конце первого отделения, когда Фролова спела свою песню «Бродяга», а Татьяна – песню на стихи Ольги Седаковой из цикла «Китайское путешествие»: «По белому пути. По холодному звездному облаку…». Ну, а во втором - тема путешествий сразу приняла ракурс «всемирной отзывчивости» (найденной в русской душе Достоевским). И одновременно – способности взглянуть на свое собственное отечество как на «чужое». «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ…» - блистательно и вдохновенно исполнили Елена и Татьяна песню Алешиной (на стихи Лермонтова, разумеется).

А дальше уже поплыли грузинские мотивы – или полились, как вино из откупоренного сосуда… «Мы в Грузии как в черной вазе» на стихи Дмитрия Строцева - с рассказом Татьяны и Лены о том, как они пели эту песню во Франции, в предгорном местечке. И увидели солнце, садящееся за горы. И ощутили себя на дне черной вазы. И поняли, что имел в виду Дмитрий Строцев.

Потом была песня Мананы Менабде на стихи В.Габашвили - в вольном пересказе Татьяны Алешиной и ее же исполнении. Затем - песня из репертуара Сезарии Эвора на музыку Амандио Кабраля (тоже в пересказе и исполнении Татьяны). После переместились в Грецию, исполнив дуэтом песню Елены Фроловой на музыку М.Теодоракиса.

Дальше, как пошутила Лена, - отправились в Африку, потому что спели песню Татьяны «Спиричуэл», написанную в подражание жанру африканских духовных песнопений. Ну, а от Африки уже было рукой подать до Испании – песен Татьяны Алешиной на стихи Хуана Рамона Хименеса «Подай мне надежда руку» и «Ночь и ночная дорога». Но на следующем шаге – вместе с песней Елены Фроловой «Птица моя белая» - возвратился уже, казалось бы, отпущенный на все четыре стороны образ «сердца». Как голубь к Ноеву ковчегу…

В песне Алешиной на стихи Инны Лиснянской это всеобщее сердце снова на миг распахнулось до вселенских масштабов – в «Романсе III тысячелетия» («Среди космических руин…»). Чтобы потом – через стихи Л.Губанова («Я вбит как гвоздь в корабль страсти») – свернуться клубочком, притулиться воробушком под кровлей… Потому что дальше, с каждой новой песней, весь сверхъестественный напор чувств, пронизавших многие песни этого концерта, оборачивался все более глубокой тишиной. Внутренним молчанием, невысказанностью. Погружением зрителей – в самих себя, а не только в прекрасные голоса и песни.

«Огненные» образы и эмоции первого отделения, «ледяные» ветра, прошумевшие в некоторых стихах и загасившие, казалось бы, всякие проблески земной жизни, «космические руины» судьбы – словом, весь этот песенный апокалипсис оказался в каком-то смысле лишь средством. Способом распахать души слушателей, разворотить им нутро – до состояния предельной восприимчивости… И когда на подготовленную почву упали строчки о любви – не космической, не божественной, не вселенской, а просто человеческой, - они скользнули, как мне кажется, в самую интимную глубину души. Пробудили в каждом самые невыразимые, самые тайные, невоплотимые в слова воспоминания.

Романс Алешиной на стихи Г.Иванова «Не о любви прошу» и песню Фроловой на стихи М.Петровых зал слушал в состоянии чуть ли не полной остановки дыхания.

«Не взыщи, мои признанья грубы,
Ведь они под стать моей судьбе.
У меня пересыхают губы
От одной лишь мысли о тебе».

После простых и прозрачных строчек Марии Петровых кто-то в зале еле выдохнул, обращаясь к Елене Фроловой: «Спасибо». Не «браво» - как кричали после многих других песен, а именно «спасибо». И вот тут, на волне огромной эмоциональной открытости и глубинных зрительских переживаний, в композиции концерта случился еще один мудрый и точный поворот.

Фролова и Алешина дуэтом исполнили несколько песен Елены Казанцевой: «Вороны», «Я тоскую одна-одинешенька» и «О, Айседора Дункан». Почти с той же масштабностью, как и незримый огненный Феникс в начале концерта, из песен Казанцевой вдруг вырос образ Женщины-клоунессы. Гомерический хохот, раздавшийся под пустыми небесами – над всей только что пережитой болью, тоской, любовью… Песни Казанцевой прозвучали неожиданной рифмой – стилистической и психологической – к окуджавскому:

«Она по проволке ходила,
Махала белою ногой.
И страсть Морозова схватила
Своей мозолистой рукой».

Появилась Любовь в обличье Смерти, насмешкой испепеляющая все живое. Но эта дохнувшая холодом ирония словно расчищала поле для нового – неведомого, непредсказуемого – поворота судьбы. Подобный финал окончательно придал концерту Алешиной и Фроловой черты мистерии. Получилось, что Татьяна и Елена, объединившись, воплотили самое существо Женского творчества как обоюдоострой способности: преобразить любой хаос в космический лад; и одновременно устраивать новый хаос, сохраняя ценой уязвимости открытость к метаморфозам, внутреннюю пластику.

Образ птицы Феникс, как символ умения сгореть дотла и вновь возродиться, к финалу концерта превратился в насмешливо каркающую ворону. От нее недалеко уже было и до вoрона, пророчащего смерть. В последней песне Казанцевой цепь издевательски-мрачных ассоциаций аукнулась образом Айседоры Дункан, трагически погибшей, а по сюжету песни – еще и обманутой всеми возлюбленными. Это клоунское пародирование «Феникса», как ни парадоксально, освободило и исполнителей, и зрителей…

На протяжении концерта Татьяна и Елена воплотили драму душевного «сгорания» и как боль, и как праздник, и как катастрофу, и как вечное рождение… От песни к песне все происходящее обретало то масштаб космической эпопеи, то уют, неброскость и сокровенность интимного пространства.

Но именно невероятная насыщенность и полнота пережитых эмоций побуждали закончить действо игрой, смехом. Замкнуть в глубине сердца все воспринятое на концерте, а на улицу выйти с легким ощущением праздника… Всеобщего брожения и веселья. В состоянии готовности «жить дальше» (после того как тебя распахали песнями вдоль и поперек). Так и вышло. А на «бис» Татьяна и Елена на два голоса исполнили народную песню «Вьюн над водой». Она звучала не просто красиво и вдохновляющее… В песне совершенно растворилась всякая личная, индивидуальная боль и горечь. Осталось напоследок лишь ликование – от возможности прочувствовать и разделить сообща достоверность песенного признания (каждому – про себя и о своем):

«это не мое… это не мое… это не мое…
ЭТО вот мое, Богом суженое».