Если бы я искала метафору для этого концерта, то предложила бы образ витража – яркой, светящейся изнутри картины, сложившейся из множества разрозненных цветных кусочков. К финалу концерта эта метафора даже стала вполне конкретной, воплотившись в виде играющего красками экрана. И мы увидели мультфильм Юлии Ароновой «Мать и музыка» - по эссе Марины Цветаевой.

Для вечера «Встречи и невстречи 16-го года» была задумана целая литературно-музыкальная концепция. Сюжетным «ядром» концерта должна была стать «невстреча» Цветаевой с Ахматовой в 1916 г., обернувшаяся для Марины Ивановны встречей с Михаилом Кузминым, знакомством воочию с автором и его стихами. Говорю «должна была стать» (а не «стала»), подразумевая лишь степень наглядности этого замысла для зрителя. Образ и атмосфера цветаевских встреч отчасти воплотились. Но не столько в самой ткани концерта, сколько в монологе Елены Фроловой. Сначала Лена довольно долго рассказывала об идее вечера. А потом перед нами предстали «кусочки», фрагменты замысла. Постепенно, ближе к концу концерта они, наконец-то, слепились в одно целое, – и при том весьма неожиданным образом.

Первый сет состоял из песен Елены Фроловой на стихи Марины Цветаевой и Михаила Кузмина. Цветаевские: «Островитянка», «Мария Магдалина», «Чтоб дойти до уст, до ложа». Кузминские: «Истекай, о сердце, истекай», «В ранний утра час», «Весною листья меняет тополь». Переплетение этих песен не назовешь прямым диалогом между поэтами. Однако они погрузили нас в саму атмосферу цветаевского 16-го года, тех образов, с которыми она могла встретиться на знаменательном вечере М.Кузмина.

Следующая часть концерта составило выступление Юлии Зиганшиной и Алексея Гомазкова. Лена на это время ушла в глубину сцены, превратилась в молчаливого слушателя. Юля спела чудесный романс «Дитя и роза», а Алексей – неожиданный (и малоизвестный, по-моему) романс А.Вертинского на стихи А.Блока «Буйный ветер». Алексей Гомазков, кстати, поразительно умеет воссоздать атмосферу литературно-музыкального салона – буквально несколькими штрихами, словами, жестами. За то недолгое время, что он провел на сцене, он успел многим зрителям открыть А.Вертинского с совершенно новой стороны – не зрелого и прославленного, а юного: друга Д.Бурлюка и В.Маяковского, носившего знаковую «желтую кофту». После Юля спела известные романсы на стихи М.Цветаевой «Под лаской плюшевого пледа» и «Мне нравится». Но исполнила их так тонко, эмоционально, с таким множеством новых нюансов, что романсы ожили и зацвели совершенно новым весенним цветом.

Еще одна часть концерта – совместное исполнение Юлией Зиганшиной и Еленой Фроловой песни «Август – астры… » (на стихи М.Цветаевой). И новый поток «цветаевских» песен в исполнении Фроловой: «Все великолепие», «Горечь», «Ранняя утрення, поздняя вечерня». Ему предшествовало чтение прозаического отрывка из эссе Марины – рассказ о ее поездке для встречи с Ахматовой.

Удержать замысел концерта удавалась в слове, в пересказе и в читаемой прозе. Но то, что между самими исполнителями взаимодействие было достаточно формальным – или парным (как между Юлией и Алексеем, например, или Татьяной Алешиной и флейтисткой Еленой Белкиной), то, что в реальности оно было лишено некоего общего центра, внутреннего стержня, придавало происходящему сходство с мозаикой – или витражом. Хотя каждый элемент этого витража были по-своему виртуозными.

Во втором отделении концерта на сцену вышла Татьяна Алешина. Поскольку она бывает в Москве крайне редко, то ее выступление само по себе было подарком для слушателей, и его очень ждали. Аккомпанируя на рояле, Татьяна исполнила свои песни на стихи Анны Ахматовой: «Это рысьи глаза твои, Азия», «В ту ночь мы сошли друг от друга с ума», «А в книгах я последнюю страницу». И вот тут, в этой части концерта, словно протянулись живые ниточки – подобие поэтического разговора сквозь время между Цветаевой и Ахматовой. В ответ на ахматовские стихи прозвучало цветаевское посвящение Ахматовой «Кем полосынька твоя» - в исполнении Елены Фроловой. Навстречу ему – еще одна песня Фроловой на ахматовские стихи, прямо посвященная Цветаевой: «Поздний ответ».

Следующий фрагмент концерта – выступление Татьяны Алешиной и флейтистки Елены Белкиной. Тут мы услышали несколько песен с нового диска Татьяны «Где ты, отчий дом…» - на стихи Цветаевой: «Хоровод», «Говорила мне бабка лютая» и «Полюбил богатый бедную». А дальше - совместное исполнение Алешиной и Фроловой песни «На что мне облака и степи» - с последнего, «цветаевского» диска Лены «Хволынь-Колывань».

Завершили музыкальную часть концерта песни на стихи Цветаевой «Разлетелось в серебряные дребезги» и «День благовещенья» - в исполнении Елены Фроловой.

«Сначала – после…», «сперва такая песня, потом – другая…»…

Боюсь, что из подобного описания концерта может сложиться впечатление, что он словно был склеен из разрозненных «номеров». Но это не совсем так. Было две темы, которые объединили и связали все его части и кусочки воедино, оживили и придали всему целостность. Одна из них – это дорога, маршрут «Москва – Питер – Москва». Образ дороги вырастал из общей композиции стихотворений, сложившейся вокруг цветаевского путешествия из Москвы в Питер в 1916 г. Но одновременно его поддерживали и биографические переклички самих исполнителей: Татьяна Алешина приехала на концерт из Петербурга, Юлия Зиганшина и Алексей Гомзков – из Казани… Елена Фролова даже заговорила о некой особой, мистической для России, связи между Москвой и Петербургом, их взаимодополнительности, «зеркальном» отражении друг в друге.

Вторая сквозная тема вечера, очень радостная и теплая, была посвящена подаркам. Так вышло, что зрители на концерте получили сразу три подарка. Первым был рассказ о ближайшем в Москве концерте Юлии Зиганшиной и Алексея Гомазкова (вернее, конечно же, сам концерт, намеченный на 3 февраля). Вторым – новый диск Татьяны Алешиной, появившийся прямо перед концертом в СТД. А третьим – и самым неожиданным – стал замечательный мультфильм Юлии Ароновой «Мать и музыка» (по эссе Марины Цветаевой).

Главным персонажем мультфильма была маленькая Марина – точнее, ее детский образ, преломленный и через призму цветаевских эссе, и через восприятие режиссера. При этом мир, показанный в мультфильме, тоже был опосредован восприятием героини: все было не «всамделишным», а таким, каким его мог видеть, ощущать и воспринимать ребенок. Одни подчеркнуто-вымышленные образы просвечивали сквозь другие. Однако баланс психологической достоверности и художественной условности был настолько точным, что смотрелся мультфильм на одном дыхании, убеждал и радовал чувством юмора. Удивительный юмор и здравомыслие режиссера хочется отметить отдельно, поскольку цветаевский образ часто бывает окружен чрезмерным пафосом. А тут ирония и деликатность были поразительно уравновешены.

Одним из персонажей этого чудесного мультфильма был и Пушкин – точнее, «памятник Пушкина», окутанный падающим снегом. И когда потом мы выходили к нему из концертного зала на заснеженный, запорошенный Тверской бульвар, казалось, что цветаевский вечер все еще продолжается…